Эрин Моргенштерн - Ночной цирк [Litres]
– Очень хорошо, – замечает он. – Я беру тебя в ученики. Уверяю, у меня ты найдешь массу книг. Мы уезжаем, как только я улажу формальности.
– У меня есть право выбора?
– А ты предпочел бы остаться здесь?
Мальчик раздумывает лишь мгновение.
– Нет.
– Вот и прекрасно.
– Вы не хотите узнать, как меня зовут? – спрашивает мальчик.
– Имя совсем не так важно, как склонны думать большинство людей, – отвечает человек в сером костюме. – Ярлык, который на тебя навесило это учреждение или твои пропавшие родители, не представляет для меня ни интереса, ни ценности. Если в какой-то момент тебе потребуется имя, выберешь его сам. А пока вполне можно обойтись без него.
Он отпускает мальчика, чтобы тот мог сложить в небольшую дорожную сумку свои немногочисленные пожитки. Человек в сером костюме подписывает бумаги, и хотя на вопросы директрисы он отвечает так уклончиво, что она не в состоянии уловить суть, у нее не находится возражений против того, чтобы он забрал ребенка.
Когда, собравшись, мальчик появляется в кабинете, человек в сером костюме навсегда забирает его из серого здания.
Уроки чародейства
1875–1880 гг.
Детство Селии проходит на фоне сменяющих друг друга театров. Больше всего времени они проводят в Нью-Йорке, но бывают и затяжные гастроли в других городах. Бостон. Чикаго. Сан-Франциско. Редкие поездки в Милан, Париж или Лондон. Для Селии все эти театры сливаются в нескончаемый круговорот пыльных кулис, бархата и опилок, так что она подчас даже не понимает, в какой они сейчас стране, да это и не важно.
Все детство отец таскает ее за собой, словно холеную карманную собачку в дорогих нарядах, которой его коллеги и знакомые восхищаются, собираясь в баре после выступлений.
Когда она, по его мнению, становится слишком большой для роли красивой игрушки, он везде ходит один, оставляя ее коротать время в гримерках или гостиничных номерах.
Каждый вечер она думает, что будет, если вдруг однажды он не вернется, но он неизменно вваливается в комнату среди ночи, изредка гладит по голове, хотя она притворяется спящей, а чаще попросту ее не замечает.
Уроки теряют былую официальность. Если раньше они, даже не будучи слишком регулярными, назначались на конкретное время, то теперь он экзаменует ее постоянно, хотя по-прежнему строго наедине.
Даже такие элементарные действия, как завязывание шнурков на ботинках, он не позволяет ей делать руками. Пристально глядя на шнурки, усилием воли она завязывает и развязывает бесконечные бантики и хмурится, если они затягиваются в узелки.
На ее вопросы отец отвечает неохотно и уклончиво. Она смогла выяснить, что у человека в сером костюме, которого отец называет Александром, тоже есть ученик, и их ждет какая-то игра.
– Вроде шахмат? – спрашивает она как-то раз.
– Нет, – отвечает отец. – Не вроде шахмат.
Детство мальчика проходит в одном из лондонских таунхаусов. Он ни с кем не встречается. Даже обед ему оставляют на подносе под дверью, а потом оттуда же забирают пустые тарелки. Раз в месяц к нему приходит человек, который стрижет ему волосы и уходит, не проронив ни слова. Раз в год тот же самый человек снимает мерки для одежды.
Большую часть времени мальчик читает. И, конечно, пишет. Он конспектирует целые главы из книг, выписывает слова и срисовывает символы, которых поначалу не понимает, но со временем они становятся знакомыми и узнаваемыми, и строчки тянутся все ровнее и ровнее из-под его перепачканных чернилами пальцев. Он читает труды историков, мифы разных народов, романы. Понемногу он учится понимать чужие языки, хотя говорить на них ему трудно.
Время от времени ему случается попасть на экскурсию в музей или библиотеку, в нерабочее время, когда других посетителей очень мало или нет вовсе. Мальчик обожает такие вылазки: ему интересно, что хранят в себе эти здания, а еще для него это способ хотя бы ненадолго вырваться из привычной рутины. Однако подобное происходит крайне редко, и его никогда не выпускают из дома одного.
Человек в сером костюме приходит каждый день, обычно прихватив с собой новую стопку книг, и в течение ровно одного часа рассказывает о вещах, которые, как кажется Марко, он никогда не сможет понять до конца.
Лишь однажды мальчик решается спросить, когда ему будет позволено самому попробовать сделать что-либо из того, что человек в сером костюме изредка показывает ему во время их регулярных занятий.
– Когда ты будешь готов, – слышит он в ответ.
Готовым он будет признан еще нескоро.
Голубей, появляющихся во время выступлений Просперо на сцене, а иногда и в зале, держат в изящных клетках, которые доставляют в театр вместе с прочим багажом и инвентарем.
Как-то раз дверь гримерки резко захлопывается, от удара пирамида ящиков и сундуков в углу опасно кренится, и венчавшая ее клетка с голубями падает вниз.
Сундуки, качнувшись, вновь обретают равновесие, а клетку Гектор поднимает с пола и оценивает повреждения.
Большинство голубей кажутся просто напуганными, однако у одного явно сломано крыло. Гектор бережно достает птицу и ставит клетку на место. Погнутые прутья выпрямляются на глазах.
– Ты можешь его вылечить? – спрашивает Селия.
Отец переводит взгляд с раненой птицы на дочь, недовольный формулировкой вопроса.
– Можно мне его вылечить? – тут же исправляется она.
– Попробуй, – соглашается отец, протягивая ей птицу.
Селия нежно поглаживает дрожащего голубя, устремив напряженный взгляд на сломанное крыло.
Птица издает сдавленный крик боли, совершенно непохожий на обычное воркование.
– У меня не получается, – со слезами в голосе признает Селия, протягивая птицу отцу.
Гектор забирает у нее голубя и резким движением сворачивает ему шею, не обращая внимания на протестующий крик дочери.
– Живые твари подчиняются другим законам, – говорит он. – Учиться следует на более простых вещах.
Он берет единственную куклу Селии, лежащую на кресле, и бросает ее об пол. Фарфоровое личико рассыпается дождем осколков.
Когда на следующий день Селия приносит отцу целую куклу, он лишь коротко кивает в знак одобрения и сразу же отмахивается от нее, чтобы продолжить подготовку к выступлению.
– Ты мог его вылечить, – говорит Селия.
– Тогда ты не получила бы урок, – отвечает Гектор. – Чтобы расширять границы своих возможностей, ты должна знать, где они пролегают. Ты ведь хочешь победить, не так ли?
Кивнув, Селия переводит взгляд на куклу. На фарфоровом личике, растянутом в бессмысленной улыбке, нет ни единой царапинки, ни намека на то, что еще недавно оно было разбито вдребезги.
